Отар Кушанашвили - Я и Путь in… Как победить добро
Фриске и Шепелев – это абсолютно идиллическая пара, но только для глаза. Потому что их отношения, скорее всего, не продлятся долго по простой причине, что Жанна Фриске уже не соответствует разговорам о себе прежней. Сейчас она стала более мягкой и женственной. Вот так и Дима Шепелев не соответствует представлениям о нем. Он совершеннейший автократ и Иосиф Джугашвили. А это в случае с Жанной Фриске не пройдет. И даже ради семьи она не решится на такие жертвы.
Но мы же с вами не знаем, какую задачу максимум они ставят перед своими отношениями. Я сейчас говорю про самую высокую планку – про семью. А вдруг им будет хорошо друг с другом только в смысле недолгого альковного союза?
Да, их союз есть. Он развивается. Но хотят ли эти люди получить лишь удовольствие, как в шоу «Дом-2», или они ставят целью придать своему союзу сентиментальный долгий характер?
Я мог бы соорудить четыреста красивых предложений о том, как отношения с Димой Шепелевым, словно живая вода, преобразили мою подругу Жанну Фриске. Но для этого есть фото. А в моем распоряжении есть редкие, но меткие встречи…
Я видел разную Жанну, но такую сияющую, как после услышанного вопроса, что за шуры-муры у нее с первоканальным денди, – пожалуй, не видел никогда. Уже исходя из этой томной улыбки, можно было утверждать, что этот альянс не надуманный. Случился первый разговор на эту тему еще прошлым летом. Такую категорию, как влюбленность, не сымитируешь.
А неделю спустя я летел уже с женишком. Я сказал ему, что это счастье великое – быть с такой фрау, и если он ее обманет, ему конец. Он расхохотался и ответил, что барышня Фриске для него все.
Жанна мечтает о семье, Шепелев из тех, кто 222 раза отмерит.
Такой идиллический сюжет обязан разрешиться свадьбой, где я забронировал себе роль тамады.
Но животика пока нет. Зато он точно будет: Дима старательный, так Жанна сама сказала.
Андрей Григорьев-Аполлонов как камертон пацанской жизни Отчетливо понимая, какими глазами этот текст будет читать удивительный человек по имени Андрей Григорьев-Аполлонов, я на сей раз обойдусь без большого количества метафор, затрудняющих чтение и делающих любой мой текст, при всей его филигранности, труднопроницаемым (за слово «труднопроницаемый» я прошу прощения у всего семейства Григорьевых-Аполлоновых, но таков уж я – совсем без метафор обойтись я не смогу, иначе меня бы звали А. Гаспарян, а не О. Кушанашвили)....Когда в моей жизни долго нет Андрея Григорьева-Аполлонова, я уж не говорю про тактильный контакт, а просто нет его как моральной категории, я чувствую себя сатаненком шершавым, мне кажется, что жизнь моя лишена смысла.
Сегодня ему не так много лет, но и не так мало, чтобы я, с улыбкой оглядываясь назад, не признал бы за ним одно свойство: он через годы проносит свою удивительную способность не просто мимикрировать, а так мимикрировать, чтобы не превратиться в хавронью – хвостатого оппонента Бога (правда, красиво?).
Я чувствую необходимость в общении с Григорьевым-Аполлоновым даже при том, что в последние годы жизнь нас разбросала, предварительно помяв, и наши воззрения в силу этой разбросанности стали не то чтобы кардинально, но все-таки отличаться.
Он делает карьеру, делает ее продуманно в отличие от большинства наших ровесников, и немножко нашей мужской дружбы, которая всегда отличалась стабильностью, хватит все-таки при всех изменениях режима, если бы они случились, на то, чтобы я изваял эту колонку.
Я его очень-очень-очень люблю. Есть большое-большое-большое количество людей, которые против того, чтобы я его очень-очень-очень любил, а уж тем более есть легион людишек, тех самых шершавых сатанят, которые против того, чтобы он очень-очень-очень любил меня.
А я знаю, что он меня очень-очень-очень любит, и никому не ввинтить кончики своих культяпок в эти отношения. Они выше простого элементарного понятия товарищества. Они выше этого товарищества ровно на столько, на сколько в наше с ума сошедшее время вообще возможны отношения между двумя людьми, которые сами лепят из строительного материала под названием глина собственную жизнь, согласно своим представлениям.
Он по-прежнему на коне. Когда-то я объявлял их первое выступление, я люблю об этом вспоминать, потому что, объявляя их первое выступление, я сам самоутверждался и начинал себя позиционировать как человека, пришедшего надолго.
Теперь, много лет спустя, когда мы с ним уже чадолюбивые папашки, с годами все более слезливые и с восторгом взирающие на тех, кого мы породили, а у него есть повод для гордости, равно как и у меня, удивительное дело – мы не стали хрюкать (мы хрюкаем изредка, когда нарушаем спортивный режим).
В конце одного из лихих лет, когда глянцевый журнал спросил его, чего он сам себе желает, А.Г.А., он же Ryrik в И-нете, ответил: «Надо бы больше себя любить». Надо возлюбить себя таким, какой ты есть, а это значит, с большим уважением относиться к своему организму.
И после дискуссии обо всем на свете, начиная от смерти Эми Наркоманишвили и заканчивая сегодняшней рубкой «Динамо-Киев» с «Рубином», когда должна победить философия игры, а не философия вымученной игры, мы не просто обменялись рукопожатиями – мы обнялись с Андреем Григорьевым-Аполлоновым, который вошел в мою жизнь очень давно. Ворвался в нее и остался в моей жизни, кое-кого не устраивающей, мало того что хорошим парнем, еще и камертоном того, правильно ли я живу. Если ко мне благоволит АГА, значит, пусть временами с ошибками, но правильно.
Спасибо за дружбу, АГА! Всегда твой.
Данька, ёлка, АГА и липосакция.
Мой меньшой Данька боится тарантулов (даже не собственно т., кажется, слова самого) и любит улыбающегося Андрея Григорьева-Аполлонова. Любит именно что за улыбку; не за песни же. Улыбаясь АГА сообщил, что решился, даром что боялся, на липосакцию. Он всегда считал метросексуализм плохой инструкцией к действию, а тут такое. Он стоит передо мной, загорелый и – теперь – поджарый и щебечет про ответственность артиста, про необходимость выглядеть соответственно статусу, и я сам замечаю, что втягиваю живот.
Я люблю АГА; он из тех ироничных поп-идолов, что способны, когда теряют форму и надо привести в христианский вид себя, на эскапизм. Он берет тайм-аут, после какового возвращается искусительной для барышень и даже нескольких ребят смесью остроумца и поджарого объекта любовного интереса. Я дружу с ним пятнадцать лет, и его уважение к людям (не в последнюю очередь для них и из-за них он приводит себя в порядок) – весомый повод еще раз заявить, как несказанно я рад, что дружу с ним пятнадцать лет.
АГА и его Аполлоны
Вообще-то, говоря об Андрее Григорьеве-Аполлонове, думая об АГА, я всегда улыбаюсь, чуть-чуть ухмыляюсь, иногда хохочу.
Он тоже пока не записывал меня в люди великой святости.
...Если я чертовски хорошо делаю три вещи: работу, глупости и детей, он хорошо делает работу, феноменальных детей, а глупостей делает меньше.
Он, например, именно что повышает голос на двух своих бойцов, а я, на домашней территории, будучи коронованной размазнёй, когда накопится, – ору. В тональности белуги да сплошным матом.
Если мои дети даже в быту излагают мысли выспренно-пафосно, от чего способна осатанеть даже певица Шадэ, бойцы АГА – Ваня и Андрей – снайперски лапидарны и метки.
– Осатанеть? – АГА смеется. – Зато с моими начинаешь размеренно (общение), через пятнадцать минут доводят до истерики, а завершаешь (это, конечно, касается особо чувствительных) слепой паникой.
«Особо чувствительная» особа – это Я.
АГА сам удивляется, почему всякий раз, когда старший, Ваня, видит меня, сразу вызывает на бой. Между вызовом и ударом промеж нижних конечностей не проходит секунды. Я всякий раз не готов. Я кричу:
– За что такие немилости-с? – Боец хохочет, а в последний раз, ему было четыре, на серьёзе, без смеха ответил: – Потому что плут.
Я спрашиваю АГА, кто в семье отвечает за помощь буйным деткам в физическом и интеллектуальном смыслах?
По взгляду понимаю, что спросил ерунду, сопоставимую по оскорбительности с вопросом «Кто в семье главный?»
Но АГА – вдруг:
– Хотя… Маня с ними больше, конечно, возится. Но пример берут с меня. Ты же любишь высокопарности; придумай.
Вот: Маня знает, что впереди деток ждет житейский бурелом, через который – в идеале – пробираться бы без нытья; поэтому она предъявляет папу в качестве образца и устраивает бурелом здесь и сейчас.
Ваня при этом лицом в Маню, а энергией в папу, таковой симбиоз превращает его в терминатора, рядом с которым и динамит – сливочное масло, а Малкович – никудышный актёришка.
То есть он улыбается, протягивает длань, потом со всего маху заряжает в причинное место. Или только мне так нечеловечески везет?
